Как пережить лейкоз
На портале «Православие и мир» вышел материал про подопечных Фонда
«Это у вас на уровне подсознания»
Оксана Соловьева, 39 лет. Победила диффузную В-крупноклеточную лимфому
Все началось 2 года назад. Мне тогда было 37 лет. Сначала были редкие кашли, как у всех людей, першение. Все обычно думают, что это бронхит или какое-то другое простудное заболевание. В поликлинике мне назначили сиропчики. Так я лечила свой «бронхит» месяц и дошло до того, что мой кашель начал перетекать в рвоту. Врач сказал: «Ну, это у вас уже на уровне подсознания случилось» и назначил противорефлекторные таблетки, чтобы убрать позыв кашля. Горло у меня не болело, насморка не было, никаких симптомов ОРЗ не было — лечили симптоматику. Кровь я не сдавала, меня только врач послушала, и все.
Моя подруга, которая живет на юге, пригласила меня в гости, подлечиться солнцем и морской водой. Я тогда еще не знала, что это только усугубит мою ситуацию. Кашель не прекращался, при этом мне было сложно нырять с маской, я начинала задыхаться. Потом у меня появилась слабость.
По-настоящему я впервые испугалась, когда заметила, что при наклоне у меня что-то внутри наклоняется вместе со мной, как будто оторван кусочек.
Я тут же приняла решение уехать домой.
В самолете у меня случился приступ из-за перепада давления — сужение легкого. У меня начались сильнейшие боли в грудной области — я могу это сравнить разве что со сквозным ранением.
Когда я увидела семью — маму, детей — меня отпустило. Мы сели за стол, и только под конец вечера я как бы между прочим сказала маме, что со мной произошло. После застолья я должна была ехать к друзьям — продолжать отмечать мой приезд. Но мама сказала: «Нет. Мы прямо сейчас едем в поликлинику». Мы подумали, что у меня осложнение от бронхита.
Нам повезло: нас быстро принял дежурный врач и еще работала флюорография. Врач сказал, что у меня, скорее всего, разрыв легкого. Я решила, что ничего страшного — легкое срастется. Правда, врачу не понравилось затемнение на флюорографии и он сказал, что мне необходимо пройти обследование в пульмонологии.
Я никогда не ходила по больницам и поликлиникам, не знала всех этих названий лекарств, врачей, болезней — для меня это был темный лес. Мне сделали бронхоскопию, чтобы выяснить про затемнение у меня в легком, и этот анализ дополнительно отправили на онкологию, но мне ничего не сказали. Для меня вообще тогда слова с «онко» существовали только в телевизоре. Пока я неделю ждала результатов, у меня поднялась высокая температура, но антибиотиками ее удавалось сбить только на пару часов. Никто не понимал, в чем дело.
Когда пришли результаты анализа, там было много названий — в том числе онкология легкого. Врач сказал: «Ты не наш пациент». У меня началась страшная паника, когда я поняла, что это не просто бронхит. Больше всего меня пугало, что никто ничего конкретно не говорит. Думаю, врачи просто не хотели раньше времени стращать меня какими-то диагнозами, но от неизвестности было только хуже.
Самое опасное в этой ситуации — это стресс и паника. В таком состоянии невозможно соображать, внимательно читать документы. В больнице мне дали бумаги, где было написано: «Сдать анализы на пересмотр на ИГХ». Ни я, ни мама от растерянности не обратили внимания на эти три важнейшие буквы, которые означали иммуногистохимическое исследование, то есть тщательный развернутый анализ. И никто из врачей нам ничего не сказал. Я сдавала анализы на обычный пересмотр и из-за этого потеряла два месяца, потому что врачи никак не могли мне поставить точный диагноз.
В Пироговской больнице врач консультировал меня ровно пять минут и поставил точный диагноз — лимфома. Сказал: «Даю 90%, что это она». Без анализов, только по симптоматике. Для меня это был луч света, потому что ситуация наконец-то стала проясняться.
Потом уже все анализы сделали и диагноз подтвердился.
Когда я уже выписывалась из больницы, посоветовала врачу привлекать к лечению психологов. Многие их боятся, у меня и у самой было такое отношение: раз мне нужно к психологу, значит, я что, псих? Врачи должны сами направлять пациентов.
У меня было тяжелое состояние, я перестала ухаживать за собой, могла прийти на процедуры чуть ли не в пижаме. После выздоровления я восстанавливалась примерно год, не могла поверить, что все позади. У меня были качели: то мне казалось, что все хорошо, то — бац! — все снова плохо. Начинала жалеть себя. Теперь я знаю, что это каждодневная работа самого человека. В какой-то момент я просто поняла, что мне дается жизнь, дается время. А уж как я это время проживу — в ненависти или в любви — это мне решать.
Истории других подопечных Фонда читайте на портале «Правмир».ПОМОЧЬ ТЕМ, КТО СЕЙЧАС НУЖДАЕТСЯ В ПОМОЩИ
