Ерёмина Наталья
36 лет, г.Ступино, Московская область, не замужем, есть сын
- Диагноз: Лимфома Ходжкина
- Цель сбора: Курс лучевой терапии
Апрель 2018
Вы помогли собрать средства на лучевую терапию для Наташи Ереминой. Теперь она может жить дальше, красить волосы, крутить обруч.
Наташе Ереминой 36 лет, и она больше не болеет раком крови. Ее вылечили. Врачи осторожно называют Наташино состояние «устойчивой ремиссией». Но на самом деле — вылечили. Деньги на ключевой момент Наташиного лечения собрал «Фонд борьбы с лейкемией». Если помните, «Нужна помощь» проводил сбор в пользу этого фонда на аппарат для фотофереза, а сейчас собираем для них же на аппарат для оксигенации крови. Мы решили показать вам, что ваше участие в этих сборах очень важно и приводит к излечению тысяч пациентов Фонда борьбы с лейкемией, таких как Наташа.
— Валерий Валерьевич, вы не смотрите по сторонам, я не смогла в квартире ремонт сделать, я даже убрала только в одной комнате. Просто проходите и не смотрите.
Была бы Наташина воля, она бы за пару часов с тех пор, как я позвонил ей из Москвы и сказал, что еду проведать ее в подмосковный городок Ступино, перекрасила бы потолки, переклеила обои, отциклевала пол и поменяла сантехнику. Но успела убрать только одну комнату, гостиную. Нарядила, как могла, девяностолетнюю бабушку. Велела причесаться сыну-подростку. И сама оделась в коктейльное платье.
Я сажусь на диван, жую бутерброды, которых Наташа настругала целую гору, и думаю: «Милая ты моя! Несколько месяцев назад ты не стеснялась принимать гостей даже в халате. У тебя не было сил убраться даже у себя на больничной тумбочке. А теперь, гляди ж ты — платье коктейльное, комнату убрала — какое счастье!»
У Наташи была лимфома Ходжкина. Ей сделали несколько курсов химиотерапии. А когда по протоколу лечения пришло время лучевой терапии, тут-то в клинике и закончились на лучевую терапию квоты.
Есть такая дурацкая особенность у российского здравоохранения: квоты, которые государство выделяет на лечение людей, имеют обыкновение заканчиваться к концу года. Еще ноябрь, а квот уже нет. Пациентам предлагают либо оплачивать лучевую самостоятельно, либо ждать января. При том, что для успешного лечения лимфомы Ходжкина между химиотерапией и лучевой терапией не должно быть никакого перерыва. Вот Фонд борьбы с лейкемией и закрыл благотворительными средствами эту государственную дыру в квотах. А я, помогая Фонду, случайно оказал Наташе крайне важную для нее в ту пору психологическую поддержку.
Наташа вообще-то собиралась помирать. Несмотря на успешно проведенную химию и благоприятный прогноз, Наташа настроена была крайне мрачно. Мы разговаривали с ней, а она все никак не могла поверить, что рак может кончиться выздоровлением, а не смертью. Рассказывала, как тринадцатилетний ее сын, узнав, чем больна мама, пошел к родителям школьного друга и спросил, возьмут ли они его в свою семью, когда мамы не станет. Плакала, заглядывала в глаза с безмолвной просьбой: «Спасите».
От рака я спасти ее не мог. Спасают врачи. Я мог только помочь собрать деньги на лучевую. Но я мог спасти ее от страха. Я достал тогда из кармана телефон, порылся в фотографиях и показал Наташе свою жену и троих младших детей. Я сказал:
— Смотрите, Наташа, эта женщина двадцать лет назад болела лимфомой Ходжкина, такой же, как у вас. А с тех пор выздоровела и родила мне троих прекрасных детей.
Надо было видеть, что в тот момент случилось с Наташиным лицом. В Наташе внутри как будто бы зажгли лампочку. И с этого момента Наташа, кажется, поверила, что это не вы спасли ее своими деньгами, а я — своим добрым словом. Она говорит:
— Валерий Валерьевич, можно я с вами селфи сделаю, девчонкам на работу пошлю? Они же не поверят, что вы правда приезжали меня проведать.
Мы делаем селфи. Наташа прижимается. А я испытываю редкое в моей профессии чувство, что вот же, не кошмар происходит вокруг меня, а счастье. Потом опять сажусь на диван, пью чай, жую бутерброды, а Наташа щебечет.
Про то, как деньги за время болезни совершенно кончились, и нельзя не только сделать ремонт, но даже и никуда поехать на лето. Будут сидеть в городе.
Про то, что сын совершенно не хочет читать, а все свободное время только и делает, что играет в компьютерные игры. Может, хоть киберспортсменом станет?
Про то, как за время лечения талия утратила стройность. И вот теперь Наташа каждый день крутит обруч, чтобы стройность талии восстановить.
А я смеюсь:
— Вот ведь девчонки! Только что с того света вернулась, а уже про талию думает.
А Наташа дальше щебечет. Про то, как каждую весну из ближнего леса на яблоню-китайку прямо у Наташи под окном прилетает соловей.
Про то, что вот бы ей снова выйти замуж и родить еще ребенка. Можно ведь еще ребенка?
— Можно, — говорю. — Можно.
А она щебечет, не переставая. Про чай, про печенье, про сестру, про бабушку. Про то, какой пуховик, нам мой взгляд, идет ей больше — желтый или черный. Господи, счастье-то какое!
Когда я, напившись чаю, направляюсь к двери, Наташа, собравшись с духом, задает главный вопрос:
— Валерий Валерьевич, простите, пожалуйста, скажите, если можно… — и пауза.
— Что, Наташа? Что?
— Ваша жена волосы красит? Можно волосы красить после лимфомы Ходжкина?
И я только что не пляшу, выкрикивая: «Можно! Можно! Можно!»
Несколько месяцев назад у Наташи ведь не было волос.
Февраль 2018
Я знаю волшебные слова, чтобы человек, напуганный своим онкологическим диагнозом, человек, обнаруживший себя посреди смертной тьмы – перестал вдруг бояться и обрел не то что надежду, а уверенность в скором выздоровлении. Это всегда работает. Не было случая, чтобы не сработало.
Вот, например, Наташа Еремина, тридцать шесть лет, живет в подмосковном городе Ступино, работает медсестрой в стоматологической поликлинике. У нее лимфома Ходжкина и – ад в голове.
Мы сидим в тихом кафе, Наташа рассказывает мне обстоятельства своей болезни, но взгляд у Наташи такой, как будто перед ней не барная стойка с булками и пирожными, а чудовище высотой до неба, Ктулху, истекающий ядовитой слизью. Наташа вроде бы рассказывает бытовые подробности: про мужа, который ушел, едва только Наташа заболела лимфомой, про последние восемьдесят тысяч, которые пришлось потратить на позитронно-эмиссионную томографию -— но голос Наташи звучит так, как будто она обращается не ко мне, глотающему кофе, а к невидимому своему чудовищу. Обращается с жалким лепетом о пощаде, понимая заранее, что чудовище не внемлет человеческому языку. Наташа рассказывает, надеясь хоть как-то сообщить мне весь накал своего ужаса. Рассказывает про тринадцатилетнего сына, который, разобравшись, чем именно больна мама, отправился к родителям школьного друга и спросил, усыновят ли они его, когда мама умрет.
-— Понимаете, ужас какой?
Нет, я не чувствую никакого ужаса. Я сижу себе спокойно, пью кофе и улыбаюсь, потому что я знаю, что сейчас будет. Надо только дать Наташе еще немножко выговориться. Про то, как отвратительно чувствуешь себя на химиотерапии. Про то, как унизительно для женщины терять волосы. Про то, что полностью, до нищеты, до стерильной чистоты шкафов и холодильника разоряет семью рак крови.
-— Понимаете? – спрашивает Наташа без всякой, конечно, надежды на спасение, но с надеждой хотя бы на сочувствие.
-— Понимаю, -— отвечаю я и достаю из кармана телефон.
Этот фокус всегда проходит, всегда удается. Не было еще случая, чтобы не удалось. В телефоне я показываю Наташе фотографию смеющейся женщины и троих детей – девочек шести и пяти лет и мальчика восьми месяцев. Я говорю:
-— Это моя жена. Двадцать лет назад она переболела той самой лимфомой Ходжкина, которой болеете сейчас вы, Наташа. А теперь она родила мне троих чудесных детей, вот этих.
После моих слов Наташино лицо надо видеть. У нее распахиваются глаза в смысле – «Вау!» Она едва заметно качает головой в смысле – «Не может быть!» Ее губы шевелятся, складываются в несформулированный еще вопрос, потому что не знаешь, что и спросить в мире, где лимфома – не безжалостное чудовище, а просто болезнь которую надо вылечить.
-— А… Вот… Ваша жена… Она… Ей можно быть на солнце? Я бы хотела с сыном поехать куда-нибудь на море, когда поправлюсь…
Я же говорил. Этот фокус всегда работает. Наташин монстр исчез. Наташа произнесла эти слова – «когда поправлюсь».
Теперь из хтонической беды Наташина лимфома Ходжкина превратилась в техническую проблему. Вот химиотерапия уже пройдена. Нужна лучевая терапия. На лучевую терапию в онкологическом центре Наташе не досталось квоты. Надо лучевую терапию оплатить. Нет ни копейки денег. Значит надо обратиться к добрым людям, к вам. И попросить всего-то сто тысяч рублей. Если тысяча человек пожертвует всего по сто рублей, Наташа поправится.
Помогите ей. Пусть она выздоровеет, вернется в свое Ступино, работает медсестрой, растит сына, свозит сына на море, может быть найдет нового мужа и родит еще детей, если захочет.
Текст: Валерия Панюшкина
Фото: Евгения Свиридова, из личного архива
* Для уменьшения нагрузки на сервер данные по поступившим средствам обновляются один раз в сутки.
** Если средств на конретного больного собирается больше, чем требуется, мы направляем их на лечение другого нуждающегося.
