Соловьева Оксана
38 лет, г.Москва, в разводе, трое детей
- Диагноз: Диффузная В-крупноклеточная лимфома
- Цель сбора: Курс лучевой терапии
Ноябрь 2018
Оксана могла бы работать мотивационным спикером. Точно говорю. Тони Роббинсу, собравшему в Москве стадион, пришлось бы спрятаться за спины охраны и умолять показать ближайший выход к метро. Провалиться под землю, короче. Потому что Оксана говорит, выбравшись из пропасти, именуемой Гибель. Из расщелины, именуемой Отчаяние. Из ущелья, именуемого Безнадежность. И говорит дело: как из этих пропастей-расщелин-ущелий выйти живой. Всем, кто сегодня тонет.
Два года назад Оксану бросил муж. И она, посмотрев внимательно вокруг себя (а смотреть было на что — двое маленьких сыновей, взрослая умница дочь, мама рядом, дом, работа), почему-то решила, что жить ей совсем незачем. «Я никому не нужна», — сказала она. Громко сказала, так громко, что притаившаяся где-то смерть, которая, как известно, часть жизни, услышала.
Так что первое, что сказала бы стадиону Оксана, будь она на месте Тони Роббинса, было бы следующее: не запускайте процесс самоуничтожения, если в вашей жизни произошло что-то плохое.
Оксана начала кашлять. Как-то так сильно, что врачи замучились прописывать ей сиропы и таблетки, а подруга, живущая далеко на Юге, позвала в гости подлечиться. Вот на пути от подруги, на высоте в несколько тысяч метров, все и случилось. Легкие Оксаны вдруг пронзила такая боль, что она подумала: кто-то выстрелил. Прямо в самолете. Она сидела в кресле, там, в воздухе, смотрела по сторонам — все в порядке, вроде не стреляют — и зажимала несуществующую рану рукой. Ей казалось, что пуля прошила ее на вылет и на спине обязательно есть дыра, из который по капле вытекает кровь. Сейчас вся вытечет — и все.
В Москве Оксану встретила мама, увидела, что дочь сама не своя от боли, и отвезла в городскую больницу. В ту ночь, 23 февраля, среди слишком хорошо отпраздновавших мужчин и едва не замерзших бродяг с улиц, слово «рак» впервые повисло в воздухе, правда пока не высказанное. Врачи сделали рентген и увидели затемнение в легком Оксаны.
Но ей еще предстояло два месяца скитаний по больницам, изматывающей высокой температуры и отчаяния, когда долго не могли поставить диагноз. Наконец, после биопсии и бесчисленных анализов, Оксану положат в ФГБУ НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина и поставят диагноз: диффузная В-крупноклеточная лимфома. И здесь же, в реанимации, Оксана сформулирует второй жизненный принцип для речи перед стадионом: «Позитивный настрой — больше половины дела. Человек должен верить, что выздоровеет».
Нет, Оксана-то вначале как раз решила умирать: «Я самая безнадежная, самая несчастная, мне нельзя шевелиться, я вот-вот умру». Но рядом с ней в реанимации положили молодую девушку, которая умирать не собиралась. У нее была даже более тяжелая форма рака, чем у Оксаны, но она вела себя совершенно не по-больничному: смеялась, громко говорила, ела неполезную еду, делала маникюр и даже педикюр, свесившись через трубки аппаратуры, задыхаясь от слабости. И Оксана дрогнула: бьющая через край жизнь заразна, гораздо заразнее смерти. К пятому курсу химиотерапии она ожила и поверила, что выберется.
Второй этап борьбы с болезнью у Оксаны начался после лучевой терапии. Когда Оксана, в общем-то, победила. Она вышла в ремиссию, но боялась поверить, что здорова. Пришел страх — выходить на улицу, быть среди людей, обнимать детей, пришедших из школы. А вдруг инфекция, вдруг что-то спровоцирует, вернет болезнь? Оксане казалось, что рак отпустил ее ненадолго и в любой момент позовет обратно. Чтобы усмирить страх, Оксана сформулировала для себя новый принцип: «Нельзя жить, как черепаха, в панцире. Нельзя говорить: я не смогу. Надо уметь кайфовать от жизни и мечтать. Здесь и сейчас».
И она выучилась водить машину с механической коробкой передач, пошла на курсы английского языка и решила прыгнуть с парашютом.
А как же муж? Смогла она отпустить, простить?
Мы сидим в кафе и пьем чай со сложным названием и не менее сложным вкусом. Оксана рассказывает о том, что пережила легко, будто едва касаясь, и вся светится. Она очень красивая сейчас. «Берегите эмоции, — говорит она. — Не допускайте в свою жизни ненависть. Принимайте все спокойно, даже смерть. Я поняла: если хотите изменить мир вокруг, начните с себя. Нельзя поменять других, можно поменять себя и свое мнение о ситуации. Я это сделала и счастлива».
И невидимый стадион ревет.
Текст и фото: Мария Строганова
Ноябрь 2017
С вашей помощью мы собрали 150 099 рублей и в ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина» Оксане провели курс лучевой терапии, состоящий из семнадцати сеансов. Сейчас Оксана находится дома, рядом со своими детьми. Чувствует себя удовлетворительно, восстанавливается после тяжелого курса лучевой терапии.
Всем, кто помогал, Оксана передает огромное спасибо и желает здоровья и счастья!
Октябрь 2017
-— Бесит, когда говорят «держись»! За что держаться-то? Где эта нитка, за которую держаться?
Мы сидим в маленьком кафе, и Оксана Соловьева рассказывает мне про свою лимфому. Оксана молодая женщина. Тридцать восемь лет. Трое детей. А я тысячу раз слышал про лимфому. Я сам могу рассказать Оксане, что с ней случилось. Шаг за шагом. С небольшими вариациями.
Острая боль, как будто ударили ножом в спину.
-— Где это с вами случилось, Оксана?
-— В самолете. Возвращалась из отпуска.
-— Испугались, что сердце?
Да, она испугалась, что сердце. И обрадовалась в больнице, когда врачи сказали, что это не инфаркт, а скорее всего пневмония. Пневмония ведь лечится. От пневмонии ведь есть лекарства.
Потом – я тысячу раз слышал подобные истории – обследования, биопсия, еще биопсия, никак не могут поставить диагноз. Потом наконец поставили – лимфома. Температура 38 месяц за месяцем. Изматывающая химиотерапия, тошнота, рвота, выпадают волосы. Но вот Оксана говорит:
-— Я не могла ходить мимо аптек. Я все думала, что там миллион лекарств, но ни одно из них мне не поможет. Это было прямо отчаяние.
-— Теперь нет отчаяния? – спрашиваю. – Когда закончилось?
-— Когда мне разрешили лучевую терапию.
На самом деле так. Оксана успешно прошла несколько курсов химиотерапии. И теперь, если провести лучевую терапию, то лимфома пройдет. Но сейчас октябрь. Квоты на лучевую терапию закончились и будут только после Нового года. А деньги у Оксаны закончились еще тогда, когда она переделывала биопсию и добивалась верного диагноза.
И ждать нельзя. Лучевую надо делать после химии сразу.
Я достаю телефон из кармана и показываю Оксане фотографии моих младших детей – две девочки и мальчик. Я говорю:
-— Вот этих детей мне родила женщина, перенесшая лимфому.
Оксана не понимает. Никак не может понять. При чем здесь эти дети? Про какую женщину я говорю?
-— Я говорю, моя жена перенесла лимфому двадцать лет назад. И вот с тех пор родила мне троих детей.
-— Не может быть! – Оксане на глаза наворачиваются слезы. – Вы правду говорите? Вы! Спасибо! Вы такую надежду мне дали! Не может быть! Спасибо!
На самом деле для Оксаны нет никакой надежды в том, что другая женщина перенесла лимфому и родила после лимфомы троих здоровых детей. Надежда для Оксаны заключается в лучевой терапии.
В том, что вы, читающие эти строки, скинетесь понемногу и оплатите ей лучевую, которая – да, должна быть за счет государства. Но которой нет и не будет до Нового года.
Помогите Оксане сейчас, потому что после Нового года для Оксаны -— уже поздно.
Текст: Валерий Панюшкин
Фото: Филипп Гончаров
